ШАКУРОВ Сергей: У сына хитрые глаза, татарские
Ему повезло стать не только известным, но и любимым актером. Причем любимым сразу несколькими поколениями.
Представить Сергея Каюмовича Шакурова в двух словах — задача невыполнимая. Перечислить фильмы, в которых он снялся, — мало, написать, каким событием для театрального мира был его спектакль «Сирано де Бержерак» в Театре Станиславского в 80-х или из последних — «Антоний и Клеопатра» в «Современнике», — тоже мало. Слова, слова... Ими, как ни старайся, не описать харизму, которой обладает Шакуров. Он из тех, кому от жизни достается все: успех, любовь женщин, уважение мужчин. Судьба всегда была к нему благосклонна.
В актерскую профессию пришел не просто так, а по рекомендации известного драматурга Виктора Розова, который разглядел талант в парне с Арбата. Первая же роль в кино в фильме «Я солдат, мама» – главная. Ему не надо было годами идти к вершине, он сразу стал известным и популярным актером. И звездной болезнью Шакуров никогда не болел – просто некогда было, работал все время. Вот и сейчас мы встречаемся с ним во время маленького перерыва между съемками, в 35 километрах от Москвы, в поселке, который без провожатых и не найдешь. Это интервью почти в экстремальных условиях состоялось с легкой руки его жены Екатерины Бабаловой. В ГИТИСе она изучала экономику и организацию театрального дела, а теперь ведет домашнее хозяйство и дела Сергея Каюмовича. У Шакурова этот брак третий, у Кати – первый. И ребенок у нее первый, а у него уже внуки. Но это нисколько не мешает их счастью.
– Сергей Каюмович, обычно человек много работает в двух случаях: когда ему очень нравится то, что он делает, и когда очень нужны деньги. Ваш случай какой?
– Ни тот и ни другой. Актерская профессия такова, что в ней нельзя говорить: нет, я на диване поваляюсь. И даже не потому, что потом могут не позвать, а потому, что актер, как спортсмен: нельзя пропускать соревнования – форму потеряешь. Основные силы я трачу в театре, у меня четыре спектакля: «Иванов и другие» в МТЮЗе, «Двенадцать картин из жизни художника» в МХТ и антрепризы «Маленькие комедии» по Чехову и «Случайное счастье милиционера Пешкина». Это моя работа, а кино, как я уже много раз говорил, что-то сродни хобби, нечто приятное, но необязательное. Поэтому и соглашаюсь сниматься крайне редко. Сейчас вот предложили сценарий замечательного Валентина Черныха, знаменитого автора картин «Любовь земная», «Вкус хлеба», «Москва слезам не верит» и телесериала «Брежнев». Он написал любопытную историю «Пират и пиратка», которая мне очень понравилась, и я постарался разгрести все свои дела, чтобы вписаться в этот проект киностудии «ТОН»; теперь все в руках режиссера Юсупа Разыкова.
– Когда же вы с семьей успеваете видеться?
– Жена на съемки ко мне приезжает, благо это от Москвы недалеко.
– А как же сын? На кого оставляете?
– Так бабушка есть. На нее и оставляем. И няни тоже выручают.
– И это говорит человек, у которого у самого уже внуки?
– Да, вот такой я дедушка. (Смеется.)
– Как вам вообще роль отца? Это, наверное, отдельное удовольствие стать отцом в зрелом возрасте. Вы уже и забыть, поди, успели, как нянчиться с малышом?
– Ну подзабыл, а потом тут же вспомнил – хорошо... Я балдею, честно говоря. Мне этот пацан очень нравится. Он совсем не похож на других моих детей. Даже меня строит. Так любопытно с ним. У меня такое ощущение, что старшими сыном и дочерью я вообще не занимался, а этому каждую свободную минуту отдаю. По выходным мы с ним ходим в театр на детские спектакли.
– Марат в вас пошел?
– Да, в буквальном смысле, начиная с внешности: он блондин, а жена у меня темноволосая, и глаза у него хитрые, татарские. И по-моему, мы очень хорошо понимаем друг друга. Он меня ценит больше, чем мать. Не знаю уж чем это объяснить. Наверное, потому, что она с ним много времени проводит, а я мало. И он скучает. Ну и балую я его, конечно, само собой. Пока я очень им доволен. Не знаю, что дальше будет. Я боюсь начальной школы.
– Почему?
– Он неординарный, шустрый. Может, от того, что я ему все позволяю. Не знаю, усидит ли он за партой...
– Вы в свое время тоже не очень-то сидели. Но вам это не помешало в люди выбиться.
– Не сидел, в том-то и дело. Два года в пятом классе, ушел из школы после восьмого. Поэтому и боюсь, что гены сработают. А время-то уже другое, без образования сейчас никуда. Я как-то выкрутился, потому что меня в акробатику мотануло, там знания не нужны. Сколько я там классов закончил, неважно, я в 18 лет уже мастером спорта был, о спортивной карьере думал. Другое дело, что потом в артисты крутануло. Но и тут, как выяснилось, тоже особых знаний не нужно. Талант нужен. Это потом я самообразованием занялся.
– Так, может, и сын по вашим стопам в актеры пойдет?
– Боже упаси! Не хочу. В мое время и артисты были другие, и относились к ним по-другому. С уважением, что ли. Артист театра, кино – это звучало сильно. А сейчас все в такой конвейер превратилось, что профессия обесценилась. Деньги – главное, режиссер и актеры ничего не значат, продюсер диктует условия.
– Вы бы сейчас в актерскую профессию пошли?
– Нет, никому сейчас мой коэффициент полезного действия не нужен был бы. Так что для Марата мне пока видится какой-то лицей, где он пять дней в неделю будет за партой сидеть: шаг вправо, шаг влево – побег, прыжок – провокация.
– От прозы жизни перейдем к философским категориям. Что для вас любовь?
– Мощная энергия, стимул для совершения чего-либо. Когда я люблю, хочется что-то изобретать, совершать какие-то поступки, мир перевернуть ради женщины. И возраст не имеет никакого значения. Так было, есть и будет.
– Мне кажется, что вы из тех мужчин, которым очень важно, чтобы рядом была женщина.
– Это как раз нормально. Так природой уготовлено. Женщина для мужчины – как ветер для огня. Сильный огонь ветер раздувает, а слабый – гасит.
– Хорошее сравнение. А вот уходит любовь – у вас же такое в жизни бывало, – и что дальше? Как найти в себе силы признаться в этом? Как уйти достойно?
– Сложный вопрос. Даже не знаю, что сказать... Это стресс, да, но без него жизнь тоже как-то не очень. Ведь кому-то на роду написано найти свою любовь и нести ее до самой смерти, а кому-то находить и терять, и снова находить. И тот и другой путь важно пройти достойно. Я когда понимал, что любви больше нет, рвал резко, и точка, никаких тебе пунктиров, междометий. Мне кажется, если ситуация затягивается неделями, месяцами, а у некоторых и годами, то с ума можно сойти.
– Женщины обычно обижаются при таких резких ходах.
– Да, но зато это самый гуманный способ. Обрубил, и все, и не болит больше. Дальше – новая жизнь.
– Характер у вас не сахар, но женщины при этом вас очень любят. Чем берете?
– Обаянием. Да, вредный, противный, злой, но безумно обаятельный. (Смеется.) В детстве я еще то чудовище был, но мать многое прощала. И девчонки любили, несмотря на то что двоечник. Веселый пацан рос. Мне двойки ставили, а я улыбался. Только когда уже домой шел, понимал, что мама расстроится, и думал всю дорогу: куда бы портфель забросить? Откроет она, бывало, дневник, а там... Пороть меня, конечно, надо бы, но я обниму ее, поцелую, и все – растаяла. После восьмого класса заявил, что больше в школу не пойду. Мама пришла в ужас. А я ей: на завод пойду работать, деньги зарабатывать, тебе помогать буду. И 90 рублей – в семейный бюджет. Неплохие деньги, кстати говоря.
– Если бы в 90-х кино и театр рухнули окончательно, то вы бы без куска хлеба не остались, нашли бы, как выкрутиться?
– Без сомнения.
– А сегодня как-то подстраховываете себя? Как это часто бывает: у кого-то ресторан, у кого-то заводик, у кого-то продюсерская компания...
– Я еще не чувствую, что пора подстраховываться.
– Кризис экономический вас никак не коснулся?
– Коснулся, но не сильно. Кино снимать меньше стали – это да, а в театр люди не перестали ходить. Хотя вот история: в Барнаул сейчас ездил – нищий регион, нищий! Машины на улицах все сплошь праворульные, грязные – жуть, ни одной мойки в городе. Спектакль у нас аншлаговый, зал битком, аплодируют стоя, а после спектакля ни одного цветочка. Люди все деньги на билеты потратили, а на цветы уже не хватило. Представляешь? Это впервые такое. Вот тебе кризис. Или взять театральный буфет. Ты не видел, какие там бутерброды продают: вот такой тонкий кусок хлеба, еще тоньше ветчина – 200 рублей! Больше, чем билет на спектакль! Это же катастрофа! Два бутерброда и сок – 450 рублей. Жульничество какое-то. Неужели людей нельзя за это наказать? Не понимаю.
– Жена Катя как и прежде исполняет обязанности вашего менеджера?
– Да, все мои дела на ней. Я помню свое расписание только на пару дней, а она знает мой график чуть ли не до сентября. И там почти все дни расписаны. У нас даже есть телефон, по которому разговаривать можем исключительно мы с ней. Он работает только на выход, то есть я Кате могу позвонить, а мне никто дозвониться по нему не может.
– Вы отлично устроились, жена и менеджер – в одном лице!
– Конечно! Я долго к этому шел. (Смеется.)
– Как же вы познакомились с Катей? Не на работе ли?
– Именно так, это был чистой воды служебный роман. Мы начинали вместе работать над одним коммерческим театральным проектом. Катя должна была стать его продюсером или администратором, уже сейчас не помню, но так вышло, что все заглохло. Мне что-то не понравилось, и я слинял. Однако Катю запомнил.
– С первого взгляда поняли, что эта женщина должна быть ваша?
– Ну все было не так быстро: не день и не два, несколько недель. А уж дальше... Скажем так: этот маяк заворожил меня своим светом, и я решил, доберусь до него во что бы то ни стало. И вот скоро будет 10 лет, как мы вместе.
– О втором совместном ребенке не думали?
– Да ты сумасшедший! Нет, я, конечно, думал. И даже советовался с Катей. Если бы не кризис, мы бы, скорее всего, решились. А сейчас... Я-то оптимист, я все равно думаю, что проживем как-нибудь, все хорошо будет. Но это мужская психология. Женщины более осмотрительны. Дети ведь, как ни крути, – это нагрузка, которая в большей степени ложится на женщину. Так что вернутся докризисные времена, будет работа и нормальная оплата, вернемся к мысли о ребенке. Я бы хотел еще одного.
– Вы как и прежде увлекаетесь спортом, играете в теннис, плаваете в бассейне?
– Все, с теннисом я завязал. Много времени он занимает, с маленьким ребенком не могу позволить себе такую роскошь. Это же четыре часа надо отдать удовольствию. А если попадется партнер-приятель, который проигрывать не любит, то и больше. Обычно как бывает: проигрывает друг и начинается: «Каюмыч, дай отыграться!» Есть такие, кто не может уйти с корта побежденным, у него весь день насмарку от этого: либо машину разобьет, либо жену поколотит. Я теперь только час для бассейна отвожу, он у меня рядом с домом. Проплываю километр минут за 25, бегом в душ и домой, к сыну. Время так спрессовалось в последние годы.
– Да, удивительно, чем дольше живешь, тем времени все больше не хватает.
– Знаешь, когда я это почувствовал? В 34 года. До этого жил, как будто вечность впереди. А тут проснулся и в буквальном смысле испугался: время уходит, а я ничего не успеваю. Как будто ехал на собачьей упряжке и пересел вдруг на сверхзвуковой истребитель. Почему я так время транжирил? Почему именно в 34 года такая мысль пришла? Не знаю.
– Сергей Каюмович, вы счастливый человек? И если да, то в чем заключается ваше счастье?
– Счастливый ли? Если скажу нет, то никто не поверит. Да и я сам не поверю. Сегодня, сейчас, когда мы сидим с тобой под этим весенним солнцем в перерыве между интересной работой, как я могу быть несчастливым? А счастье мое в том, чтобы получать все, что хочу, и отдавать все, что могу. Вот такое простое у меня счастье.
Максим Андриянов, Журнал «HELLO».
Фото: Е.Сухова, журнал «7 дней».
Последнее обновление: 9 февраля 2021 г., 20:35